Как русские с рептилиями под Псковом воевали в 1582 году
«Того ж лета, 7090-го, изыдоша коркодили лютии звери из реки Великой, и водный путь затвориша, и многие человецы поядоша. И ужасошася людие, и молиша Бога по всей земли. И паки оные коркодили спряташася, а иные стрельцы государевы избиша.»
(с) Вторая Новгородская архивная летопись.
— Не робей, робяты! — Воевода Никифор Пронциевич изо всех сил старался подбодрить ратников. — У коркадела силенок-то много, шкура прочная, да брюхо мягонькое! Ты коли его рогатиной в брюхо, висни на плечах, вали на землю, добивай в загривок! На загривке, слыш-ко, братва, у них место слабое. Копьецо-то меж чешуй легко проходит, до самых до жилочек достает, и валится зверюга страшная, противная облику Господа нашего!
Городское ополчение Пскова шло берегом реки Великой. Время было тяжелое: швед взял Нарву, разорил Ижору, лях бесчинствовал в Смоленщине, Рязанщине и близехонькой Новгородчине, а совсем недавно и под сам Псков подступал, да только убрался несолоно хлебавши.
Малое ополчение Пскова из бердышников и посадских стрельцов под командой старого Никофира Пронциевича по решению старшин псковских выдвинулось на соединение с крупными русскими силами. Воевода надеялся — может, случится чудо, и удастся убедить больших людей царских повернуть на защиту Пскова…
— Если малая вражья сила придет, — рассудили псковичи, — то и оставшимися силами обойдемся. Стены высоки, да и мы не из трусливых. А вот если большая, то так и так помирать. Поспешай, Никифор Пронциевич. Поспешай.
Все бы и ничего, да тяжко было на сердце у воеводы. Донесли лазутчики верные, соглядатаи надежные, что был у немцев свейских особый отряд — да не из людей, а из тварей древних, могучих, самим Сатанаилом в незапамятные времена порожденных на погибель роду людскому.
Каждый росту немалого, человека простого сильнее чуть ли не втрое, в броню облачен кованую с головы до пят — так что ни копье его не берет, ни топор добрый, ни лук татарский. Одна надежда — на пищаль новомодную: броньки-то ляхов гонористых с двухсот шагов навылет просаживает. Ну, авось и с иной тварью управится.
Мало их осталось, тварей тех древних, коркодилами в старых книгах называемых. Как низверг Господь слугу дерзкого, восставшего, в геенну огненную, так и они следом отправились. Только малыми группами, шептались люди, выходят теперь коркадилы из Пекла, да и то ненадолго: холодно им на Святой Руси, замедляется ток крови вражеской, останавливается сердце холодное.
Но если уж вышли, то все — держись…
Оттого и спешил воевода. Торопился он в Водскую пятину — там стояли разгромившие свеев войска князя Хворостинина.
Но не успел…
— Тревога-а!.. — Зычно раздалось вдоль строя. — Тревога, братцы! А-а… А!..
И захлебнулся голос. Умолк…
А пищали-то у стрельцов не заряжены! Фитили-то не раздуты!
Это все, о чем успел подумать воевода Никифор Пронциевич, прежде чем шарахнулся в сторону конь добрый, Гнедко-пятилеток, взвился на дыбы, и полетел воевода в траву, уже в полете хватаясь за саблю.
Вовремя схватился-то, вбил клинок прямо в глотку мерзкой твари, меж зубов, знатным боковым уколом, которому обучил когда-то молодого Никифорку пленный литовский татарин. Тяжеленная туша повалилась на воеводу, скребя лапами по зерцалу — а уж когтищи-ти, мама родная!
Откатился воевода в сторону, выдернул саблю из твари дохлой и не удержался — рубанул прямо по хребтине. Без особой пользы, впрочем: только чиркнуло лезвие по чешуе серо-зеленой, да зарубку небольшую оставило.
— В кучу! В кучу сбейся!! — Не своим голосом заорал Никифор Пронциевич. — Кто с рогатинами — вперед! Бердышники — второй ряд! Стрельцы, третий, заряжа-ай!
Далее было словно во сне жутком: вскипела вода речки Великой, и твари, аршина по четыре в длину, поперли на воинство псковское. Кто во весь рост, а кто и на четырех, лапы растопыря, что твои пауки…
В безумии этом прослеживалась рука направляющая. Бестии, что на четвереньках, в ноги кидались ополченцам псковским, вцеплялись в икры, в ляжки, в живот метились. А те, что во весь рост шли, выхватывали из заплечных ножен тесаки да топоры, и рубили сверху вниз, норовя человека напополам разделить. А каждый тесак такой — размером почти что с меч немецкий, который двумя руками только и удержать можно!
Но и псковичи не отступали. Долгая война-то выучила. Били рогатинами врага, встречали на полосы бердышей страшные удары тесаков коркодильих, отвечая режущими ударами в живот. Прав воевода-то оказался: брюхо у врага оказалось мягонькое, не тверже человеческого. А сам он — какой-то замедленный, словно едва с просыпу…
Брони-то на них не оказалось в этот раз. И немудрено: водою шли, гады, рекой русской плыли, а там хоть ты трижды коркодил, потонешь в железе, как в мешке с камнями.
А тут и стрельцы подоспели. Фитили раздули, стволы пробанили, да доброго свинца туда, ну и пороху нам не жалко!
— Расступись! — Заорал стрелецкий сотник Алексашка Колдырев, отчаянно размахивая польской сабелькой, с какого-то гусара еще зимой в честном бою снятою.
— БА-БА-АХХ!!! — Громовым раскатом пронеслось над рекой Великой, и как столбы верстовые, медленно стали валиться коркодилы, зажимая лапами дымящиеся дыры в груди.
— УР-РА-АА!!! — Грянуло псковское воинство, и ринулось вперед, добивая врага, лику Божьему противного. Воевода Никифор Пронциевич устало стащил шлем с головы и вытер со лба холодный пот: уж кого-кого, а разных ящеров и ящериц он с самого детства до смерти боялся…
А с кем тут рыцари сражаются, даже и представить страшно хдд))
Этот рассказ, конечно, шуточный. Понимать его надо не всерьез, а как насмешку над гуляющей в конспирологических кругах «рептилоидной» темой. Однако указанное в эпиграфе упоминание о вылезших из псковской реки крокодилах в 1582 году действительно есть. Как к нему относиться, историческая наука попросту не знает: слишком мало дополняющей информации. Также известно, что в языческие времена у жителей этих мест бытовал культ некоего Ящера… Но это и все.
На всякий случай уточняю: никаких материальных свидетельств о существовании в псковских и новгородских озерах «коркодилов» (само это слово русские в те времена вполне знали) не найдено. Ни малейшей косточки, ни чешуйки с хвоста, ни выпавшего зуба. Вообще ничего. Что автоматически заставляет сильно сомневаться в письменных свидетельствах их существования. И вообще — ученые твердо говорят, что крупные рептилии в таких холодных регионах жить не могут.
А вот некоторые крупные земноводные — вполне могут. Например, китайская исполинская саламандра: до 180 см в длину, живет именно в прохладных горных водоемах.
Возможно, подобных животных имели в виду и Сигизмунд Герберштейн и Джером Горсей: первый описывал неких «гивоитов» — то ли рептилий, то ли земноводных, которым поклонялись и которых подкармливали некоторые русские еще в его время (длина тела — до 70 см), а второй — что видел труп некоего «крокодилозмея», которого его люди зачем-то истыкали копьями, после чего труп начал источать такое зловоние, что англичанин аж заболел.
Кстати, «поядоша» в то время означало не «сожрали много людей», а скорее «покусали».
Кто его знает — возможно, в реке Великой жил какой-то эндемичный вид крупных саламандр, которые в 1582 году по каким-то причинам решили выползти на берег и попытаться напасть на людей. То ли с голоду, то ли от резкого изменения климата, то ли еще отчего-то. Но люди приняли меры — и с тех пор никаких «коркодилов» в реке Великой нет…))
Но это, разумеется, только версия. Доказательств у нее никаких. Может, просто-напросто летописец, писавший эту заметку, был пьян как фортепьян… Кто его знает? ))
P. S. А нервный узел на загривке у реального крокодила и правда есть. Он сравнительно неглубоко под природной броней, до него можно достать копьем. Ранение туда для рептилии смертельно; африканцы так крокодилов и бьют…)
ИСТОЧНИК: https://zen.yandex.ru/media/dnevnik_rolevika/kak-russkie-s-reptiloidami-pod-pskovom-voevali-v-1582-godu-5eca1f3e71f6bb078b0d3e2a
